Здесь я хочу вернуться к истории с Горской. За полгода до моей помолвки с Арсением она была репрессирована. Ее обвинили в «связи с иностранной разведкой» (на деле это было знакомство с английским военно-морским атташе, которое совершенно официально произошло во время какого-то приема). И хотя ее арестовали уже после разрыва с Арсением, он считал, что от Нины Вячеславовны будут добиваться показаний против него... А, следовательно, под ударом могла оказаться наша семья. Арсений хотел застрелиться. И адъютант увидел, что он приставил к виску маузер (у него был именной маузер с серебряными насечками) и вырвал оружие в последний момент. Сам Арсений никогда мне об этом не рассказывал. Тем не менее, он продолжал ей помогать – откладывал деньги, и к моменту возвращения Горская смогла выкупить комнату в коммуналке и обставить дачу. Не могу сказать, что бы я ревновала. Мне были понятны их благородные отношения. А Нина, обрадовавшись моему расположению, предлагала дружбу, звала в гости, но я на эту дружбу оказалась не способна.
Не сложились у меня отношения и с бывшей кухаркой Арсения Устиньей Емельяновной. Видимо, у нее возникла ревность, и она ушла от нас, хотя у меня и мысли не было ее увольнять. На это место мы взяли Анну, которая одно время работала у опереточной артистки Лебедовой. Когда я поинтересовалась у Лебедевой, хорошая ли Аня домохозяйка, Лебедева ответила: «Она ничего у вас не сворует, но жутко медлительная». Это оказалось правдой: она была очень порядочным человеком, тщательно выполняла поручения, но так медленно, что можно было повеситься. С нами она прожила тридцать лет – до самой своей смерти. Она же охраняла нашу квартиру в Доме на набережной, когда Арсения все-таки сослали подальше от Москвы…