Будучи ребенком, я страдала легочными инфекциями и астмой. Я помню, как я просыпаюсь среди ночи, задыхаясь в темноте. Мое тело напрягается и сжимается, когда я с трудом пытаюсь вздохнуть. Я кричу, кричу, кричу, но ни единого звука не выходит наружу. Я была одна, сражаясь за свою жизнь.
Когда я росла, взаимодействие с моей мамой было непредсказуемым и временами эмоционально уничтожающим. Мама могла спокойно и непринужденно делать что-либо по дому или прибираться во дворе, а затем разразиться истерикой. Очень ярко помню, как однажды я шла через гостиную, не зная о том, что она чем-то раздосадована. Пластиковая чашка ударилась мне в висок, а мама начала кричать о том, что никто не вынимает тарелки из посудомоечной машины. Чашки и стаканы продолжали летать. Я помню, как смотрела на сервант в ожидании, что все стекла в нем разобьются вдребезги. Я застыла на месте, а мама продолжала неистовствовать. Когда оцепенение в конце концов прошло, я подобрала посуду и загрузила ее в посудомойку.
Мы были чем-то вроде семьи с обложки журнала для старательных учеников, и очень много значения придавалось получаемым оценкам. С тех пор, как мы пошли в третий класс, и до тех пор, пока не выпустились из школы, домашнее правило гласило: если ты получил в свой табель оценку «хорошо», ты наказан на шесть недель без права выходить на улицу. Я помню, как пришла домой с ведомостью успеваемости, самой низкой оценкой в которой было 96 баллов (из 100). Я гордилась такими оценками и думала, что мама будет довольна моими стараниями. Когда я показала ведомость матери, единственным ее комментарием было то, что моя оценка по математике на протяжении последних шести недель была 98, а теперь вот стала 96. Она спросила меня, что за проблемы у меня с математикой. Не удивительно, что когда я выпускалась из школы отличником, которому доверили произносить прощальную речь на выпускном балу, имеющим самый высокий балл в классе (мой средний балл был 98.36), моя мать напомнила мне, что это всего лишь второй по величине средний балл за всю историю школы, а не самый высокий. Я умудрилась в очередной раз успешно провалиться.
Сегодня я беспокоюсь, что могу оказаться непредсказуемой и критичной по отношению к своим детям. Я не хочу, чтобы у них был такой же опыт, какой был у меня, когда я была ребенком. И поэтому я держу себя на эмоциональном отдалении по отношению к ним. Я держусь на безопасной дистанции, чтобы защитить их от того, кем были мои родители и кем я боюсь стать сама. Мои наиболее близкие в эмоциональном плане отношения — отношения с людьми вне моего дома, потому что я не хочу причинять боль людям, которых люблю больше всего. Я не знаю пока, как мне справиться с этими трудностями. Это незавершенная работа. Я думаю, что хотя бы быть вот такой честной с самой собой — уже важный шаг.
Я — не моя мама. Я добрый, щедрый и любящий человек. Мои дети заслужили шанс узнать меня поближе. Думаю, что быть более уязвимой в моих отношениях с детьми — важно. Верю, что часть решения — это желать смеяться и плакать с ними и брать их на руки, когда я вижу, что им нужно это от меня, а не держаться подальше и игнорировать то, что я вижу.
Преподаватель колледжа с приемными детьми двух и четырех лет